Във филма се рецитира старинна ингушка песен
Илли (песнь) о том как построили башню
Трижды землю поили молоком, трижды срывали грунт,
И только когда земля отказалась пить, положили первые камни;
Восемь огромных глыб, образующие углы воув,
И был каждый камень ценою равен быку, а весом – восьми быкам.
Их привезли с вершины горы, взявши из-под голубого льда…
Каждый камень везли двенадцать быков, ломая копыта от напряжения.
Каждый камень тесали двенадцать дней четыре каменотеса,
И стальные тесла крошились у них, будто сделанные из липы…
Двадцать тесел каждый каменотес сломал о ребра камней,
И камни стали ровны, как стекло, и приняли нужный вид!..
Тогда четыре, как горы, седых старика осмотрели и ощупали их,
И каждый сказал: «Теперь хороши, ни порока, ни трещины нет!»
И каждый сказал: «Воув будет крепка, как наши горы крепки,
И будет стоять во веки веков, как мир во веки веков стоит!..»
И каждый сказал: «Мы землю здесь поили густым молоком,
А камни эти, чтоб были крепки, напоим горячей кровью, —
Пусть свяжет кровь четыре угла, как наш род кровью связан,
И этой связи не сокрушат ни смерть, ни вечное время!»
Был приведен баран, чья шерсть горных снегов белей,
И рога, сделав дважды полный круг, как копья, остры.
Тогда самый старый из стариков, рода старейший отец,
Взяв острый, как слово мудрого, нож, перерезал баранье горло,
И барана с перерезанным горлом подвел к каждому угловому камню,
И кровь закипела из-под ножа, словно горный поток бурля,
И каждый камень был обагрен горячей, как солнце, кровью…
Пока в котле варился баран, была замешена известь,
И было белой известью скреплено скрепленное красной кровью…
После этого начали пир, на луг расстелив кошму,
Кошму, сделанную Петимат и ее шестью дочерьми…
Много не спала ночей Петимат, лежа, закрыв глаза,
И проплывала в незыблемой синеве ее молодая звезда,
Выше всех восходила на небосвод золотая ее луна.
Окруженная бесчисленным хороводом маленьких подруг-звезд…
Много дней старая Петимат бродила по горным лугам,
Собирая цветы и травы, необходимо нужные ей!..
И вот наступил долгожданный день, весь заполненный солнцем:
Трижды постлав кошму на кошму и еще кошму, Петимат
Сухой, как лапа орла, рукой начертила снившийся ей узор…
Нож пошел по кошме, хрустя, как плуг по горному полю, —
Сон делался явью и зацветал пышнокрылым ковром долины…
Дальше и дальше резала Петимат, шепча свои сны и грезы,
И все шесть ее дочерей кивали в такт головами…
Шесть девушек, иглы взяв, шили двенадцать дней,
И старая Петимат говорила им о молодости своей…
И когда на тридцатый день сшита была кошма,
Опустилась на глаза Петимат густая, как полночь, мгла…
Шесть девушек, иглы взяв, шили двенадцать дней,
Чтоб обвести узор белой порошей контура!
Восемь юношей развернули кошму, сделанную старою Петимат,
И с кошмы глянула всем в глаза молодость Петимат:
Вот юности ее звезда раскинула пять золотых лучей,
И сама Петимат молодой луной плавно плывет над ней,
Плывет молодая луна – Петимат, и рядом плывут шесть звезд,
Шесть звезд ее дочерей плывут, сверкая огнями глаз,
И вокруг их венок из Худ-Худерешь и дорога из звезд легла,
А дальше – цветы, оленьи рога и зелень горных долин,
И все это обнял горный закат горячей алой каймой…
Сто тридцать джигитов сели вокруг, по самой кайме, как раз,
И смотрели на молодость двести шестьдесят глаз!
Целую гору мяса принесли и поставили на кошму,
Золотистый, как день, чурек
Принесли и поставили на кошму,
Сыр ноздреватый и желтый мед принесли и поставили на кошму.
И сто тридцать стаканов из серебра рода старейший отец
Вынес из гала, и на кошме расставили юноши их.
Сто тридцать джигитов сидели вокруг, по самой кайме, как раз,
И отразились на серебре двести шестьдесят глаз!
Сто тридцать юношей встали вокруг, ста тридцати джигитам служа,
И небо раскинуло над кошмой голубой шатер…
На самом почетном месте посажен Янд – славный строитель воув,
Лучшие части барана и лучший чурек предложены были ему.
Пока он ел, готовясь к труду, ели и пили все,
А когда он насытился и сказал: «Баркал хозяину!» – то
Все перестали есть и все хозяина поблагодарили…
Горной водой стаканы полны, как жизнь борьбою полна и счастьем,
Как небо летнее солнцем полно, так молодость полна песней —
И песня течет, полным-полна мудростью и весельем:
Орлы родятся в горах —
В полете неутомимы…
Родине храбрых – зеленый Джерах —
Всадники наши неутомимы!
Тучи на кручах лежат, черны,
Выше их белый снег!
Девушки наши, как день, нежны,
Белы, как белый снег!..
Тучи к серым утесам льнут,
Мглой одевая кручи…
Всадники наши сквозь тучи пройдут
По неприступным кручам!
Тучи громами и мглой полны,
Как музыкой полна песня…
Голос девушки нашей – лепет волны,
Сладок и нежен, как песня!
Просторен неба свод голубой,
Над зеленой долиной Джераха!..
И с солнцем равняется головой
Каждый всадник Джераха!
Пасет баранту на лугах Джерах:
Зеленый, мирный, цветущий —
Пашет кремнистое поле Джерах,
Затерянное в тучах…
Нянчит пчел зеленый Джерах
И собирает мед,
Мирным трудом звенит Джерах,
Пашет, сеет, поет…
Но если враги ястребами из туч
Упадут на луга Джераха,
Навстречу орлам с гранитных круч
Ринутся дети Джераха!
И станет крепостью каждый дом
И поле – полем войны!
И станет каждый воув гнездом
Грозных громов войны.
И над Джерахом поднимется прах
И ослепит врага,
И адом станет зеленый Джерах
Для каждого врага!
Пускай лавиной идут века, —
Незыблемы наши горы!
Слава тебе, человечья рука,
Делающая порох!
Вовеки не смоют потоки годов
Имен, чья кровь, как порох, суха,
Чей конь оседлан и кто готов
Стать воином из пастуха!
Да здравствует всякий, кто прежде, чем лечь
Спать, выслушивает сердце свое,
Проверит, достаточно ли остер меч
И заряжено ли ружье!
Пусть будет славен, кто славой не пьян,
Станет защитником мирных пашен!
Еще песня, трепещущая и живая, жила в отголосках расселин и впадин,
Еще последним дыханием ее дышал притихший зеленый Джерах,
И дечиг-пандара живое сердце трепетало под пальцами музыканта,
Когда восемь помощников Янда, встав, стали готовить известь…
Известь кипела, пенясь, шипя, будто змея, и густела…
Становилась вязкой, как темнота узких ночных ущелий…
Лишь только песня утихла, Янд встал и принялся за работу:
Он взял два камня и, смазав их известью, ударил один о другой,
И сразу два камня стали одним под его сильной рукой!
«Известь готова, – сказал Янд, – пора приняться за дело!»
И все ожило вокруг него, запенилось, зашипело!
Крутился ворот, от натуги скрипя: струной дечиг-пандара напрягался канат,
Скрученный из восьми ремней, вырезанных из кожи буйвола;
Камни, как пух легки, шли наверх послушные неуклонно
И поворачивались в руках Янда нужной ему стороной.
Из разных мест ущелья привезены обломки различных глыб.
Скрепленные известью, становились они неделимым целым.
Камни ложились один за другим, вздымался за рядом ряд,
И казалось, что известь и камни между собой, как бы советуясь, говорят…
Так Янд работал, кипел и пел, яростью труда лют,
И казалось, что камни под его рукой, гордые собой, поют:
Верные мастеру и себе,
Что нам времени бег?
Мы будем верно служить тебе,
Любящий Родину человек!
Соединенные волей одной
На долгие, долгие годы,
Мы станем незыблемой стеной
И нерушимым сводом!
Пройдет и этот, и будущий век,
Век за веком промчится мимо, -
Мы будем верны тебе, человек,
Верный Родине милой!
Сюда вот и ветер не залетит, -
Здесь враг твой будет томиться,
А здесь ты будешь запасы хранить –
Золото звонкой пшеницы!
Здесь будут дети твои и жена,
Сестры твои и братья,
И наша каменная тишина
Будет обогревать их!
Пускай бегут и бегут года,
О воув они разобьются.
Ты помни одно: уходит вода,
Камни – остаются!
Пройдет и этот, и будущий век,
Век за веком промчится мимо,—
Мы будем верны тебе, человек,
Верный Родине милой!
А здесь помост… и еще помост…
А выше, где ветер поет,
Будет твой сторожевой пост –
Боевое место твое!..
А выше будут гнездиться стрижи,
Вольные, как ты, птицы…
Отселе будешь ты сторожить
Родины своей границы.
Ты будешь зорким орлом смотреть
На все, что у воув в ногах,
И вместе с твоей пулей смерть
Помчится в сердце врага!
И один за другим побегут года
И все о нас разобьются…
Ты помни одно: уходит вода,
Камни же – остаются!
Пройдет и этот, и будущий век,
Век за веком промчится мимо, —
Мы будем верны тебе, человек,
Верный Родине милой!
Работа кипела, и Янд горел в работе, не считая дней,
И в небо вонзилась своей вершиной стройной песня камней,
Первый ярус закончен, сюда никогда не заглянет день,
Здесь пленники, кандалами звеня, будут гадать о судьбе!
Ярус второй – уже свод сведен и очажная цепь висит,
Здесь будет дни свои коротать семья в случае войны!
Янд сам вытесал косяки из черных гранитных глыб,
Сам из дубовых брусьев сбил дверь толщиной в пядь,
Сам приладил засов и сам проверил его работу,
Выше поднялся Янд и вновь принялся за работу!
Четвертый ярус – здесь сторожа, сменяясь, у бойниц встанут,
И все четыре стороны света будут как на ладони.
Так камни ложились за рядом ряд, ярус за ярусом росла воув.
Отселе открылась окрестность вокруг на целый день пути,
И знали враги, что им в Джерах отныне незамеченными не пройти,
Что в зоркой воув их стережет защитник границ родных,
Что во все стороны света смотрит смерть из скрытых в стенах бойниц.
Четыре балкона с четырех стен выступали вперед,
И с каждого пуля-молния без промаха в сердце бьет!
И снова Янд поднимается выше, и выше уже нельзя, —
Здесь будет крыша, легкая, словно свет, стройным конусом сведена,
Ложатся уступами ряды камней, постоянно сужаясь кверху,
И тонкие плиты сланца их перекрывают сверху.
И вот опять ряд камней и плит, и снова камни и плиты,
И Янд все ближе, ближе к солнцу, ближе с каждой минутой!
В четыре дня двадцать рядов камней и двенадцать сланцевых плит
Под неутомимой его рукой, красиво перемещаясь, легли…
И вот триста шестьдесят пятый день, проснувшись, открыл глаза,
И сразу же хлынула дню в глаза просторная синева,—
Вместе с рассветом проснулся Янд, легко заскрипел ворот,—
Янд поднялся на башню, и у его ног расположились горы.
В последний раз напрягался канат, бесконечный, как человечья память,
И последний раз ворот скрипел и пел, поднимая камень.
Закончена песня труда и камней – выше уже нельзя:
Над самою головою легкие облака плывут, скользя,
Садится солнце, и, пересекая Джерах, воув бросает тень.
Так стал последним, замковым камнем триста шестьдесят пятый день.
